Крепость Кенигсберг. Последние дни.
Каким увидел штурм города
французский военнопленный

15-21 апреля 2004 | НК №205

(Продолжение.)

...Гизела Бауманн садится на кровать. Пальто и перчатки она не сняла. Комната маленькая: кровать, комод, шкаф, умывальник, маленький стол и кресло с подушкой. Карл Бреннер устроился в кресле. Оба чемодана стоят на полу. У Гизелы нет никакого желания продолжать разговор. Она устала. Она разглядывает сапоги солдата прямо перед собой. Сапоги старательного человека. Бреннер носит тяжелые, с глубокими складками кожи внизу голенища, просторные сапоги, которые удобно сидят на ноге. Обе свои ступни он устойчиво поставил на пол. Спокойный, уравновешенный, надежный мужчина. Это видно по тому, как он поставил свои ноги на пол. Вот он положил обе руки на колени. На первой руке блеснуло внушающее доверие обручальное кольцо. Пожалуй, он протестант. Эта мысль привела Гизелу к сознанию того, что она католичка. Возникли картины воспоминаний. Кирха св. Людвига в Дармштадте. Дрожащее пламя свечи. Аромат ладана. Мягкие, теплые тона, красные мантии певчих, позолоченные рамы картин тернистого пути Христа, мрамор скульптур, цвета красной меди свет, падающий из окон...

Беженцы в предместьях Кёнигсберга, январь 1945 года

Гизеле Бауманн двенадцать лет и она вместе с матерью, госпожой докторшей Бауманн, в церкви... После службы они возвращаются назад на свою виллу на улице Аннаштрассе. У доктора Бауманна прекрасный дом. Четыре комнаты и большая ванная, сверкающая чистотой кухня, сад с цветами и двумя низкими декоративными кустами, кованые железные ворота. В жилой комнате стоит концертный рояль, и дважды в неделю приходит фрейлейн Вернер и дает Гизеле уроки игры на рояле. Гизела - счастливая юная девушка. У нее красивый, большой и сильный отец, мужчина с головой ученого. Он - директор издательства, которое специализируется на выпуске трудов по археологии. Госпожа докторша Бауманн, мать, еще молодая, очень элегантная госпожа, единственная доченька у родителей, очень избалованная. Воспоминания кружатся в пламени свечи кирхи св. Людвига в городе Дармштадте. Затем пламя свечи гаснет. Перед глазами Гизелы стоят лишь два тяжелых сапога ефрейтора Карла Бреннера. Внезапно Гизела снова приходит в себя. Нет больше никакого д-ра Бауманна,

никакой госпожи докторши Бауманн. Вся семья Гизелы, все прошлое расплавлено, сожжено и исчезло, оно исчезло по велению ночи, ночи, окрашенной в багровые и черные цвета, ночи огня и страха.

Кирха святого Людвига превратилась в призрак кирхи, в здание с обгоревшими стенами и широко зияющими провалами заднего фасада, через которые взору открывается бескрайнее поле, покрытое руинами.

Веки Гизелы непроизвольно нервно вздрагивают.

Раздается стук в дверь.

Входит госпожа инженерша - жена дипломированного инженера Ридмана.

- Извините. Я думала вы уехали, госпожа Бауманн!

Госпожа Ридманн бросает строгий взгляд на солдата, на два стаканчика и бутылку с коньяком.

- Нет, госпожа Ридманн. Поезда больше не ходят. На вокзале вывешено объявление. Мы должны ждать русских здесь.

- Ждать русских здесь? Что вы этим хотите сказать? Русским никогда не ворваться в Кенигсберг. Они совершили точно такую же ошибку, как в 1914 году. Слишком быстрое продвижение вперед. Они будут уничтожаться малыми группами. Генеральное сражение произойдет на побережье залива в местности перед Хайллигенбайлем. Мой муж получил самую точную информацию от одного морского офицера.

Туда будут переброшены все воинские части с Курляндского фронта: поспешно брошенные вперед русские части на направлении главного удара обречены на поражение.

- И поэтому вы даже не уехали с минным заградителем, госпожа Ридманн?

- Нет, никакой причины нет. Совсем. Уезжать нет необходимости. Никакой опасности, способной вызвать бегство, нет. Кроме того, мой муж получил новое задание. Он принимает командование над войсковой частью фольксштурма. В нее призваны все мужчины, способные носить оружие. Исходя их этого, снова будут присланы корабли, чтобы завершить эвакуацию беременных женщин, больных, грудных детей и пожилых. Сообщение прерывается лишь на время, необходимое для очистки территории от русских разведывательных групп, которые осмелились продвинуться вдоль залива. С этим можно справиться за половину дня... Служите в войсковой части, расположенной здесь, господин старший ефрейтор?

Гизела отвечает:

- Старший ефрейтор Бреннер служит в транспортной роте в казарме Марауненхоф (ныне посёлок Большие Пруды в черте Калининграда).

- Ах так...

Госпоже Ридманн хочется спросить еще кое-что. Но она не решается. Несомненно, эта маленькая Бауманн дерзкая девчонка.

Следует еще раз напомнить ей о необходимости быть скромной и дисциплинированной. Взгляд госпожи Ридманн еще раз осматривает комнату и задерживается на чемоданах, напоминающих о поездах, которые уже не ходят. И это портит ей настроение. Она поворачивается к двери, но прежде чем выйти оглядывает еще раз:

- До свиданья! Желаю хорошо поразвлечься!

Гизела и солдат молча опускают стаканчики.

Подполковник Винклер находится в Кенигсберге с 28 января. В начале большого наступления он командовал одним из территориальных стрелковых полков, который держал оборону на участке леса в низине у реки Дейма южнее Лабиау.

Пожилой подполковник участвовал в двух войнах. На его груди - ордена, полученные в этих войнах. В 1914 году он в качестве добровольца, простым солдатом принимал участие в боях под Шампанью. В 1916 году - лейтенант запаса. Железный крест при Во. В 1939 году - он видел бомбардировку Варшавы. Осенью 1941 года он командовал батальоном при высадке на остров Эзель и в боях под Ораниенбаумом. С марта по октябрь 1942 года он со своими людьми стоял в лесах под Волхвом. Затем он из-за своего возраста прикомандирован в качестве исполняющего обязанности на одну из должностей штаба I армейского корпуса в Кенигсберге. Когда граница оказалась под угрозой, его снова назначили на командную должность.

Пожилой подполковник никак не мог понять, как это от него требовали оборонять участок рубежа по реке Дейма одним территориальным стрелковым полком. Он спросил про артиллерию? Артиллерия не придавалась. А танки? И танки не были приданы. Тогда пожилой подполковник спросил офицера штаба армии:

- А что нам делать, если противник применит артиллерию и танки:

Офицер штаба армии на это смог ответить только, что: сюда русские никогда не дойдут.

Но русские дошли до реки Дейма и нанесли удар вдоль обоих берегов Деймы в направлении с юга на север; используя пехоту и танки, они расширили прорыв на всю восточную часть Земландского полуострова, они достигли побережья залива Куришес Хафф (ныне Куршский залив) и побережья Балтийского моря у Кранца (ныне город Зеленоградск); затем они нанесли удар в западном направлении, чтобы обойти Кенигсберг.

Подполковник правильно понял смысл русской артиллерийской подготовки. Он собрал людей и грузовики. Его воинская часть через Наутцкен (ныне посёлок Добрино Гурьевского района) и Кугген (ныне посёлок Первомайское Гурьевского района) возвратилась в Кенигсберг. Два дня и одну ночь полк двигался по битком забитой дороге. Женщины и дети забирались на машины с боеприпасами. Русские самолеты подвергли колонну воздушному налету. Мертвых оставили лежать на снегу, раненых погрузили на повозки и продолжили движение на юго-запад. Тихо падал густой снег. В придорожных канавах лежали на расстоянии друг от друга опрокинутые повозки и разбросанные дорожные вещи, покрытые снегом, и то там то тут тихие фигуры, также покрытые снегом, небольшие сугробы: мертвые. Ночью беженцы, чтобы лучше видеть направление движения, зажигали на дороге смоляные факелы, так как сбившиеся с дороги проваливались в глубоком снегу. Снова прилетали русские самолеты. Для раненных на грузовиках не было ни врачей, ни шприцев, ни теплого питья. И вся колон на приближалась к Кенигсбергу, и в рассветные сумерки на третий день пожилой подполковник миновал форт в Кведнау (посёлок Северная Гора в Ленинградском районе Калининграда) и оказался с оставшимися людьми, оружием и транспортными средствами перед казармами в Ротенштайне (посёлке Кутузово в Ленинградском районе Калининграда). Во дворе казарм стояли распряженные повозки. Беженцы лежали на матрасах на снегу, дети и солдаты грелись у костров - солдаты, которые до этого двигались днем и ночью, которые не имели понятия, куда они в дальнейшем будут направлены. Когда их начинали расспрашивать, они не могли рассказать ничего кроме: ветер, замерзли ноги... ночь... смоляные факелы... русские самолеты...

Бои на окраине города

Пожилой подполковник прибыл с рапортом к генералу.

Генерал не принял его.

Генералу, очевидно, нечего было ему сказать.

Если бы все шло точно по плану гауляйтера Коха, никакой проблемы с беженцами вовсе бы не было. Они все были бы брошены в бой. Лежали бы за пулеметами в траншеях засыпанных снегом и затопленных водой. Семидесятилетние женщины, школьницы с заплетенными косичками стояли бы с фаустпатронами у окон подвалов. Все пали в бою. Все погибли бы - "непоколебимо удерживая землю Восточной Пруссии". Как предписывалось распоряжением свыше. Доктор Фриис, который тогда еще сидел в Кенигсберге, в редакции, превращенной в каземат, опубликовал жирным шрифтом на первой странице телеграмму:

"Гайляйтер Эрих Кох, рейхкомиссар обороны Восточной Пруссии, -рейхканцлеру Адольфу Гитлеру.

Мой фюрер. Я сообщаю, что мужчины и женщины Восточной Пруссии исполнят свой долг, как первый отряд поставленной в строй элиты национал-социалистической партии, и с радостью погибнут за вас".

...В подвале никто не удивился, увидев появление старшего лейтенанта. Место, в которое он попал, оказалось домовой прачечной; в одном углу стоят чаны, а в середине помещения находится грубый широкий деревянный стол для глажения. Четверо солдат играют в карты. Один из них в звании фельдфебеля. В углу комнаты, за котлом для кипячения белья, между корзинами для белья лежат и стоят винтовки и противогазы. Под котлом разведен огонь.

- Добрый день, - говорит старший лейтенант. Фельдфебель поднимается.

- Кого-нибудь ищете, господин старший лейтенант?

- Капитана Лема из десятой роты.

- Не могу знать...

Гоффмайер подсаживается к солдатам. Война также и в этом подвале. Война на родной земле. Эти мужчины - настоящие солдаты. Офицер дает им возможность рассказать их историю. Они дрались у озера Пайпусзее и у Великих Лук, при Вязьме и Борисове, против партизан в лесах, и также здесь в восточно-прусских деревнях севернее города. Еще позавчера... их сменил фольксштурм. Фольксшутрм?

- Парнишки четырнадцати лет. Не полный восторг. Господин старший лейтенант, вы только подумайте, нас позволили заменить на пацанов четырнадцати лет. У них были фаустпатроны. Если они вообще имеют представление, то они, в лучшем случае, могут с ними сделать один выстрел...

Они сказали нам, что в крайнем случае, они еще могут драться своими ножами. И они это будут делать, только это будет продолжаться не слишком долго. Что вы об этом думаете, господин старший лейтенант? Вы, конечно, знаете, как долго Иваны провозятся с нашими юношами четырнадцати лет, которые захотят драться на ножах, - не долго, понятное дело. Мы... мы здесь ждем приказа. Да. Наш капитан тоже здесь, на другой вилле. Что касается продовольственного снабжения, то сводим концы с концами. Вы знаете, город все дает. Нужно только правильно организовать. Ну, к счастью, опыт у нас есть. Мы, старые вояки, знаем, конечно, как организовать. Вчера вечером у нас здесь были даже девушки. Девушки и выпивка. Настоящий французский коньяк. Да, даже девушки. "Невесты крепости", как их здесь называют. И это тоже нужно. Нужно именно понимать как организовать. Только глупый не понимает, что собственно происходит. Русские перестали стрелять, а это нехороший признак. Скажите, а правда, что фюрер ведет переговоры с американцами?

Война на родной земле - Гоффмайер повстречался с ней у стадиона возле Дома актера: там обучали подростков бросать ручные гранаты. Перед входом на спортивную площадку пожилой офицер производил награждение: прикреплял железные кресты второго класса двум юношам из гитлерюгенда (юношеская фашистская военизированная организация). Оба смотрели безумными глазами: жестокими, серо-стальными, немигающими. Гоффмайер поспешил уйти. В тот день он уже видел всякое. Но это - нет! Он не хочет этого видеть. Он не может смотреть на это.

...Есть только один окруженный город, по которому он целый день прошлялся безо всякого результата. Есть земля, пылающая под ногами, война, которая превращается в хаос, два болтуна, коротающие вечер с господами из тевтонского ордена, не думая о том, что может быть, уже завтра спозаранку русский солдат в приплюснутой ушанке просунет в дверь этого подвала свою голову и ствол своего автомата... Сигарета Гоффмайера приобретает обычный горьковатый вкус, а направление беседы становится настолько бессмысленным, что в голове старшего лейтенанта возникает вопрос, не будет ли чего хорошего в том, что русский солдат появится прямо сейчас.

...Русские повсюду. Они незримо присутствуют во всем городе. Они - в каждом подвале. Они - с немецкими артиллеристами за их орудиями, - с офицерами оперативных отделов в штабных бункерах, их приближение чувствуется в деревянных бараках русских рабочих, насильно угнанных за пределы родины, они - в лагере французов, они - являются в кошмарных снах госпожи Ридманн, они - в заботах гауляйтера Коха, они - на фронте, кольцом опоясывающим Кенигсберг. Белорусы и москвичи, калмыки и татары, украинцы и галисийцы 3-го Белорусского фронта.

Они здесь - с их орудиями, окрашенными в светло-зеленую краску, с их низкорослыми литовскими лошадками, с пехотинцами вооруженными автоматами с круглыми дисками, с их женщинами-солдатами, в тяжелых сапогах и удлиненных гимнастерках - наводчицами орудий и регулировщицами движения, с небольшими желто-зелеными флажками в руках и с винтовками за спиной.

Они здесь с их "катюшами" - "сталинскими органами", выпускающими при каждом из шести залпов по шесть ракет калибра 82 мм; они с молодыми танкистами, крестьянскими пареньками на вид чуть старше шестнадцати лет, высовывающимися из люков в своих перепачканных меховых шлемах и смеющихся. Они здесь. И они повсюду.

...Гоффмайер вспоминает русские наступления под Орлом и под Великими Луками. Русские до хрипоты кричали: ура! ура! И падали, как подкошенные, под огнем его пулемета. И все русские тогда прорвали фронт и вот теперь они здесь. Гоффмайера больше не прикрывает пулеметный огонь, да и нет у Гофф-майера сейчас пулеметов. Гофф-майер думает, что во всем этом нет его вины.

(Продолжение следует...)

Л. КЛОПЬЕ